|
Размышления о В.И.ЛЕНИНЕ и позитивные отзывы современников
|
|
| kualspb_2013 | Дата: Вторник, 25.02.2014, 16:15 | Сообщение # 6 |
 Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 2011
Статус: Offline
| В. А. Карпинский - ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ КАК ТОВАРИЩ И ЧЕЛОВЕК
Каково было материальное положение Владимира Ильича?
Наша эмиграция (хотя бы только ее социал-демократическая часть), как и наша партия, никогда не представляла собою однородной массы с одинаковым социально-экономическим положением. Эмиграция была настоящим сколком с буржуазного общества той эпохи. Среди товарищей были люди, обладавшие капиталами, предприятиями, имениями в России. Например, в нашей Женевской группе состоял один, теперь уже умерший, товарищ, обладавший (по жене) очень крупными средствами, и другой, живший на доходы с имения. Большинство членов партии состояло тогда из интеллигенции, и среди нее часть по имущественному положению, по быту ничем не отличалась от буржуазии средней руки. Среди эмигрантов некоторые товарищи (правда, немногие) имели собственные мелкие заведения и пользовались на них наемным трудом пролетарских элементов своей же организации. Так, например, один имел кефирное заведение, другой — лабораторию по выработке какого-то химического продукта, третьи держали столовые и т. п. Конечно, доходы от этих заведений были невелики, но все же они позволяли жить имевшим их товарищам гораздо лучше, чем жила неимущая беднота. Так вот, при таких условиях, находящих себе свое историческое объяснение, в эмиграции оказывалось небольшое состоятельное меньшинство. Большинство эмигрантов жило гораздо хуже, однако все же имело более или менее постоянные, частью нетрудовые, частью трудовые, источники существования. А на другом конце эмиграции значительное меньшинство ее действительно бедствовало в полном смысле слова, перебивалось из кулька в рогожку, ютилось на чердаках, хронически недоедало, хронически болело, кое-как поддерживая существование при содействии полублаготворительных учреждений в виде эмигрантских касс взаимопомощи. Это были пролетарские элементы в полном смысле слова, из рабочих, а больше из интеллигенции. Лишь очень немногие (главным образом квалифицированные рабочие) доставали более или менее постоянную работу в швейцарских промышленных и коммерческих предприятиях, а остальные перебивались случайными заработками прислуги в эмигрантских столовых, нянек и бонн у буржуазных элементов эмиграции, батраков у швейцарских крестьян, чистильщиков улиц, репетиторов, переписчиков, натурщиков, статистов в театрах и т. п. Так, например, из нашей Женевской секции тов. Сафаров точил какие-то части для артиллерийских снарядов на одном из наскоро сколоченных военными спекулянтами заводиков, тов. Варбо, тов. Соколинский, тов. Гишвалинер (Петр) работали портными, тов. Абрам (Ривкин) — столяром, покойный тов. Ной (Буачидзе) был завхозом студенческой столовой, О. Равич, случалось, работала на фабрике и прислугой, я зарабатывал главным образом перепиской на машинке, а одно лето мы с тов. Ноем и еще двумя (не из нашей секции) работали косарями у швейцарского помещика под Женевой.
Владимир Ильич принадлежал к средней группе, был, так сказать, «трудовым середняком». Он не эксплуатировал чужого труда даже, как теперь выражаются, «для личного обслуживания». К найму рабочей силы Владимир Ильич прибегал только в одном случае: для переписки на машинке своих работ, посылаемых в Россию (чтобы сохранить копию), и в этом случае «эксплуатируемым элементом» обычно являлся я (о чем еще речь впереди).
Материальное положение Владимира Ильича, как и подобает для «середняка», было неустойчивое, колеблющееся. Во времена старой «Искры», сравнительно благополучные в финансовом отношении, Владимир Ильич жил на «жалованье». Позднее «жалованье» бралось лишь тогда, когда не было «своего заработка» за легальные книжки и статьи. Во время войны существенную поддержку оказали кое-какие средства матери Надежды Константиновны. Но все же нередко бывало «сугубое безденежье».Тогда Владимир Ильич читал рефераты с доходной целью, а Надежда Константиновна искала уроков или хотя бы даже переписки, соглашаясь надписывать конверты для рассылки объявлений. Рефераты давали, конечно, немного, так что приходилось принимать в расчет даже такие детали, как наиболее экономный маршрут по железной дороге или печатание афишек одновременно для нескольких городов, с проставлением места и даты от руки. Но все же рефераты в критические моменты спасали положение. Жил Владимир Ильич в те годы в одной небольшой комнате, питался скромно, но регулярно (заботу о питании несла лично Надежда Константиновна), комната нанималась непременно с правом пользования кухней квартирной хозяйки. На лето Владимир Ильич обычно переезжал в горы в дешевый пансион.
Разумеется, все это не было хотя бы минимумом тех необходимых условий, которые партия могла бы обеспечить своему вождю даже в те трудные времена. Для Владимира Ильича чрезвычайно характерно, что он ни за что не хотел допустить, чтобы партия, которая в то время действительно бедствовала, тратилась на него, тогда как он мог сам зарабатывать себе на жизнь. Никакие доводы о том, что он является тем самым, им же самим пропагандируемым, типом профессионального революционера, которого партия обязана содержать на свой счет, не производили на Владимира Ильича ни малейшего впечатления. Раз он может зарабатывать, значит, должен и ни копейки с партии! Владимир Ильич содержал себя личным трудом, стесняя себя во многом и лишая себя целого ряда безусловно необходимых для его работы условий.
хххххххххххххх
М. М. Харитонов - ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
В дни Февральской революции Владимир Ильич жил все еще в Цюрихе.
Уже на второй день, после того как подтвердилось сообщение о свержении царизма, Владимир Ильич ясно видел весь дальнейший ход событий. Реферат о русской революции, который он прочел через несколько дней после этого, имел подзаголовок: «Пойдет ли русская революция по пути Парижской коммуны?». В этом реферате Владимир Ильич излагал все те мысли, которые потом легли в основу его знаменитых «Писем из далека». Владимир Ильич из этого далека прекрасно видел и сознавал, что русская революция, чтобы быть победоносной в обстановке мировой империалистической войны, не может и не должна кончиться созданием буржуазной парламентской республики. Путь Парижской коммуны, завоевание власти рабочим классом — вот единственно правильный путь.
Надо было видеть Владимира Ильича в эти дни. Сказать, что это был лев, только что схваченный и посаженный в клетку, или сравнить его с орлом, которому только что срезали крылья,— все это бледно в сравнении с тем, что представлял собой Владимир Ильич в эти дни. Вся его гигантская воля в это время была сконцентрирована вокруг одной мысли: ехать
Наряду с обдумыванием основных проблем русской революции и изложением их в «Письмах из далека» Владимир Ильич бился над практическим разрешением вопроса о поездке в Россию. Именно «бился», ибо положение было почти безвыходным. С одной стороны, страны Антанты, правительства которых в большевиках видели своих смертельных врагов. Министерства иностранных дел этих правительств имели подробные списки всех эмигрантов и точно знали, кто какую позицию занимает. И в то время как социал-патриотам всех оттенков французское и английское правительства не только охотно выдавали паспорта и разрешения на поездку в Россию, но оказывали и прямую поддержку, о пропуске большевиков не могло быть и речи. Полицейски-шпионские условия военного времени делали такую поездку, особенно для такого человека, как Владимир Ильич, совершенно невозможной. С другой стороны — Германия и Австро-Венгрия, страны, с которыми Россия находилась в войне и откуда в свое время почти все русские подданные были либо высланы, либо интернированы.
А ехать все-таки нужно было. Но как? Над этим вопросом билась вся политическая эмиграция. В головах отдельных товарищей возникали самые фантастические планы. Возможным средством для разрешения этой крайне трудной задачи было использование противоречий двух воюющих групп
капиталистических держав. Если поездка в революционную Россию революционеров-интернационалистов в такой мере нежелательна для правительств Антанты, что те принимают все меры, чтобы ей воспрепятствовать, то не сочтет ли правительство Германии, в силу этого, выгодным для себя такую поездку с точки зрения своих интересов?
Отсюда и родилась высказанная первоначально Мартовым идея поездки через Германию легальным путем. Условия поездки, как и сама поездка, подробно описаны другими товарищами, так что мне можно об этом и не писать. Неправильно, мне кажется, что товарищи, которые пишут об этой поездке,
употребляют слова «пломбированный вагон», беря эти слова без кавычек. На самом деле вагон, в котором мы разместились, был с одной стороны совершенно открыт, и всякий мог свободно в него войти и выйти. «Пломбированным» в кавычках он был в том смысле, что, по условиям договора, никто из нас, кроме Платтена, за все время нахождения вагона на территории Германии не имел права из него выходить, как никто, кроме Платтена, не имел права входить в наш вагон.
Мысль Владимира Ильича за все время нашей поездки была исключительно сосредоточена на вопросах, связанных с ближайшей работой партии. Он очень много ходил взад и вперед по вагону, мысленно разрабатывая в деталях стратегический план ближайшего этапа борьбы. По дороге из Цюриха в Петроград Владимир Ильич почти все время думал, думал почти вслух на глазах у товарищей. Мы все старались, насколько позволяли условия вагона, не мешать Владимиру Ильичу в его работе, но, когда однажды один из товарищей, в согласии с другими, хотел отказаться от своего места, дабы лучше устроить Владимира Ильича, он решительно запротестовал, и притом таким тоном, что никто из нас не стал больше на этом настаивать.
…Встреча, которая была оказана Ленину по прибытии нашем в Петроград, многим из нас впервые раскрыла всю глубину и размах происшедшего в феврале переворота. Владимира Ильича эта встреча в буквальном смысле воспламенила.
Каждого, кто наблюдал Владимира Ильича еще за несколько часов до этого в вагоне и теперь, на броневике у Финляндского вокзала, произносящим свою первую речь перед революционными рабочими, солдатами и матросами тогдашнего Петрограда, не могло не поразить то огромное впечатление, какое эта встреча произвела на Владимира Ильича: вчера еще весь сосредоточенный в глубочайших мыслях, сегодня он был весь в движении, в действии. Точно огромная потенциальная сила вдруг мощным толчком была сразу приведена в движение, и от этого движения все вокруг зашумело и задвигалось.
Фриц Платтен - ИЗ КНИГИ «ЛЕНИН ИЗ ЭМИГРАЦИИ В РОССИЮ»
Теперь можно считать доказанным, что поездка Ленина в Россию через Германию произвела столь огромное впечатление не потому, что он — первый из эмигрантской массы вместе с ближайшими своими соратниками рискнул совершить эту поездку, а потому, что у всех было убеждение, что этот человек с огромной силой воли вмешается в события русской революции. Произведенная поездкой Ленина сенсация, вызванное ею возбуждение находились в резком противоречии с позицией, занятой той же европейской печатью по отношению ко второй партии эмигрантов, хотя при этом через Германию ехало приблизительно 500 русских эмигрантов.
Нет никакого сомнения, что лица, участвовавшие в этой поездке, сыграли решающую роль не только в русской, но, можно без преувеличения сказать, и в мировой истории. Кто в Западной Европе в 1917 году осмелился бы предсказать, что эти «голяки» в ободранных костюмах, все пожитки которых можно было увязать в головной платок, сделаются вождями и руководителями страны со 130-миллионным населением? В 1917 году все издевались над этой кучкой фанатиков, стремящихся «осчастливить мир и лишенных всякого чувства действительности».
На вокзале в Готтмадингене нас временно изолировали в зале III класса. Потом мы сели в пломбированный пассажирский вагон II—III класса. Дети и женщины заняли мягкие места, мужчины разместились в III классе.
Поездка протекала нормально, к полному удовлетворению едущих. Лишь время от времени причиняли мне хлопоты несколько товарищей — любителей пения. Часть из них не могла удержаться и пела на французском языке «Марсельезу», карманьолу и другие французские песни, не обращая внимания на сопровождавших нас двух офицеров. Во Франкфурте разыгрался инцидент с Радеком, вызванный его «братанием с солдатами». Я, сознаюсь, виноват в том, что допустил немецких солдат войти в вагон. Три наших вагонных двери были запломбированы; четвертая, задняя, вагонная дверь открывалась свободно, так как мне и офицерам было предоставлено право выходить из вагона. Ближайшее к этой свободной двери купе было предоставлено двум сопровождавшим
нас офицерам. Проведенная мелом черта на полу коридора отделяла — без нейтральной зоны — территорию, занятую немцами, с одной стороны, от русской территории — с другой. Господин фон Планид строжайше соблюдал инструкции, преподанные ему господином Шюллером, атташе немецкого посольства, передавшим в Готтмадингене нашу партию для дальнейшего следования обоим офицерам; эти инструкции требовали, чтобы экстерриториальность не была нарушена. Предполагая, что во Франкфурте я не выйду из вагона, оба офицера покинули его. Я последовал их примеру, так как условился встретиться на франкфуртском вокзале с одной своей знакомой. Я купил в буфете пива, газет и попросил нескольких солдат за вознаграждение отнести пиво в вагон, предложив служащему, стоявшему у контроля, пропустить солдат. Привожу здесь эти подробности только для объяснения инцидента.
Я хочу еще упомянуть об одной беседе с Лениным на немецкой территории, так как психологически интересно узнать, как в то время Ленин оценивал шансы большевистской партии в русской революции и каков был мой ответ — типичный ответ западноевропейского коммуниста — на поставленный Лениным вопрос. Нужно иметь в виду, что Керенский угрожал возбудить против едущих эмигрантов обвинение в государственной измене, и, по всем сведениям, надо было ожидать, что Ленин и его товарищи встретят в Петрограде наряду с большим числом стойких друзей также множество яростных и подлых врагов.
В коридоре вагона шел горячий спор. Вдруг Ленин обратился ко мне с вопросом: «Какого вы мнения, Фриц, о нашей роли в русской революции?» — «Должен сознаться,— ответил я,— что вполне разделяю ваши взгляды на методы и цели революции, но как борцы вы представляетесь мне чем-то вроде гладиаторов Древнего Рима, бесстрашно, с гордо поднятой головой выходивших на арену навстречу смерти. Я преклоняюсь перед силой вашей веры в победу».
Легкая улыбка скользнула по лицу Ленина, и в ней можно было прочесть глубокую уверенность в близкой победе.
В Заснице мы оставили немецкую территорию; перед этим было проверено число едущих, сняты пломбы с багажного вагона, и состоялась передача багажа. Пассажирский пароход «Треллеборг» доставил нас в Швецию.
Г. Е. Зиновьев - ПРИЕЗД В. И. ЛЕНИНА В РОССИЮ
Все мы были твердо уверены, что по приезде в Петроград мы будем арестованы Милюковым и Львовым. Больше всех в этом уверен был Владимир Ильич. И к этому он готовил всю группу товарищей, следовавших за ним. Для большей верности мы отобрали даже у всех ехавших с нами официальные подписки в том, что они готовы пойти в тюрьму и отвечать перед любым судом за принятое решение поехать через Германию.
Чем ближе к Белоострову, тем больше возрастает волнение. В Белоострове, однако, власти встречают нас достаточно дружелюбно. Один из керенских офицеров, исполняющий должность коменданта Белоострова, даже «рапортует» Владимиру Ильичу.
В Белоострове нас встречают ближайшие друзья. Среди них Каменев, Сталин и многие другие. В тесном полутемном купе третьего класса, освещенном огарком свечи, происходит первый обмен мнений. Владимир Ильич забрасывает товарищей рядом вопросов.
— Будем ли мы арестованы в Петрограде?
Встречающие нас друзья определенного ответа не дают, но загадочно улыбаются. По дороге, на одной из станций, ближайших к Сестрорецку, сотни сестрорецких пролетариев приветствуют Владимира Ильича с той сердечностью, с которой рабочие относились только к нему. Его подхватывают на руки. Он произносит первую короткую приветственную речь.
...Перрон Финляндского вокзала в Петрограде. Уже ночь. Только теперь мы поняли загадочные улыбки друзей. Владимира Ильича ждет не арест, а триумф. Вокзал и прилегающая площадь залиты огнями прожекторов. На перроне длинная цепь почетного караула всех родов оружия. Вокзал, площадь и прилегающие улицы запружены десятками тысяч рабочих, восторженно встречающих своего вождя. Гремит «Интернационал». Десятки тысяч рабочих и солдат горят энтузиазмом.
хххххх
|
| |
| |
| kualspb_2013 | Дата: Вторник, 25.02.2014, 16:20 | Сообщение # 7 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 2011
Статус: Offline
| Л. П. Чубунов - ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
Еще будучи по дороге к Петрограду, я мечтал о том, как бы мне увидеть Ленина, и, как только прибыл в Петроград, я отправился во дворец Кшесинской, где помещался ЦК РСДРП (б).
Там я узнал, что Владимир Ильич Ленин 10 апреля будет выступать на солдатском митинге в Измайловском полку по вопросу о государственном устройстве.
Я и мои спутники-моряки за два часа до назначенного времени начала митинга отправились в казармы Измайловского полка. Когда мы прибыли в Измайловские казармы, то помещение, где должен был состояться митинг, уже было буквально запружено до отказа солдатами. И не только огромный зал, но и двор был полностью заполнен солдатами и офицерами. Мне и моим спутникам стоило больших усилий, чтобы протискаться в гущу солдатской массы. Там шли разговоры о Ленине.
Когда мы были уже в толпе солдат, то ко мне обратился один из них с вопросом: «Ты видел Ленина?» Я ответил: «Да, видел».— «А какой он?» — спросил солдат, рядом стоящий. Я ответил, что самый обыкновенный человек, а Ленина я встречал на станции Белоостров, когда он ехал в Россию из эмиграции. Солдат снова обратился с вопросом: «Как же ты говоришь, что Ленин самый обыкновенный человек, а почему его боится буржуазия?» Я ответил: «Буржуазия боится Ленина не потому, что он необыкновенной величины, а потому, что Ленин говорит народу правду о войне, о земле, кому в России должна принадлежать власть и какая должна быть дана свобода народу, а буржуазия и их прихлебатели — меньшевики и эсеры против этого. Они только обещают, а на деле проводят политику помещиков и капиталистов». Солдат, обращаясь ко мне, спросил: «А ты большевик-ленинец?» Я ответил: «Да, большевик-ленинец». «А правда, что говорят и пишут в газетах, что Ленин и большевики подкуплены Вильгельмом?» — спросил рядом стоявший солдат невысокого роста, небритый, обросший бородой и в грязной шинели. Я ответил: «То, что тебе кто-то говорил и что пишут в буржуазных газетах о Ленине и большевиках, что они якобы подкупленные Вильгельмом, является наглой провокацией врагов революции. Они хотят дискредитировать партию большевиков и Ленина за то, что Ленин и партия большевиков требуют от Временного правительства немедленного прекращения империалистической войны, которая длится уже четыре года, и что эта война ведется в интересах буржуазии и капиталистов, а народу приносит только разорение, разруху и мучения. Ленин и большевики требуют от Временного правительства немедленной передачи всех помещичьих земель крестьянам и без выкупа. Вот поэтому-то буржуазия, капиталисты и их прихлебатели и клевещут на Ленина и большевиков, а для Ленина и большевиков германский Вильгельм является такой же сволочью, каким был наш царь Николай, и такой является наша буржуазия и ее правители — Львов, Милюков, Гучков, Керенский и всякая другая пакость, сидящая во Временном правительстве».
Затем я, обращаясь к небритому, обросшему бородой солдату, спросил: «Скажи, тебе разве не надоело воевать за чужие интересы, за то, чтобы помещик и капиталист больше наживал и жирел, а солдаты сидели в сырых, грязных окопах, раздетые, голодные, плодили вшей? И разве ты не хочешь получить бесплатно от помещика землю?»
На это мне не только небритый солдат, но и рядом стоящие хором ответили: «Война всем надоела, и землю от помещиков надо взять, довольно, попили нашей кровушки».
… Владимир Ильич Ленин, обращаясь к присутствующим на митинге солдатам, говорил:
«Товарищи солдаты! Вопрос о государственном устройстве стоит теперь на очереди. Капиталисты, в руках которых сейчас государственная власть, хотят парламентарной буржуазной республики, т. е. такого государственного порядка, когда царя нет, но господство остается у капиталистов, управляющих страной посредством старых учреждений, именно: полиции, чиновников, постоянной армии.
Мы хотим иной, более соответствующей интересам народа, более демократической республики. Революционные рабочие и солдаты Питера свергли царизм и дочиста очистили столицу от полиции. Рабочие всего мира с восторгом и надеждой смотрят на революционных рабочих и солдат России, как на передовой отряд всемирной освободительной армии рабочего класса. Начав революцию, надо укреплять и продолжать ее. Не дадим же восстановить полиции! Вся власть в государстве, снизу доверху, от самой захолустной деревушки до каждого квартала в Питере, должна принадлежать Советам рабочих, солдатских, батрацких, крестьянских и т. д. депутатов. Центральной государственной властью должно быть объединяющее эти местные Советы Учредительное собрание или Народное собрание или Совет советов,— дело не в названии.
Не полиция, не чиновники, безответственные перед народом, стоящие над народом, не постоянная армия, отрезанная от народа, а сам вооруженный поголовно народ, объединенный Советами,— вот кто должен управлять государством. Вот кто установит необходимый порядок, вот какую власть будут не только слушаться, но и уважать рабочие и крестьяне.
Только такая власть, только сами Советы солдатских и крестьянских депутатов могут, не в интересах помещиков и не по-чиновнически, решить великий вопрос о земле. Земля не должна принадлежать помещикам. Землю крестьянские комитеты должны тотчас отобрать у помещиков, строго охраняя при этом от порчи всяческое имущество и заботясь об увеличении производства хлеба чтобы солдаты на фронте были лучше обеспечены. Вся земля должна принадлежать всему народу, а распоряжаться ею должны местные Советы крестьянских депутатов. Чтобы богатые крестьяне — те же капиталисты — не могли обидеть и обмануть батраков и беднейших крестьян, необходимо им совещаться, сплачиваться, объединяться самим, отдельно, или устраивать свои собственные Советы батрацких депутатов.
Не дайте восстановить полиции, не отдавайте ни государственной власти, ни управления государством в руки невыборных, несменяемых, по-буржуазному оплачиваемых чиновников, объединяйтесь, сплачивайтесь, организуйтесь сами, никому не доверяя, полагаясь только на свой ум, на свой опыт,— и тогда Россия сможет твердыми, мерными, верными шагами пойти к освобождению и нашей страны и всего человечества как от ужасов войн, так и от гнета капитала.
Наше правительство, правительство капиталистов, продолжает войну из-за интересов капиталистов. Как немецкие капиталисты с своим коронованным разбойником, Вильгельмом, во главе, так и капиталисты всех других стран ведут войну из-за дележа прибыли капиталистов, из-за господства над миром. Сотни миллионов людей, почти все страны земли втянуты в эту преступную войну, сотни миллиардов капитала вложены в «доходные» предприятия, несущие народам смерть, голод, разорение, одичание, а капиталистам бешеные, скандально-высокие прибыли. Чтобы вырваться из этой ужасной войны и заключить действительно демократический, не насильнический мир, есть только один путь: переход всей государственной власти в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Рабочие и беднейшие крестьяне, не заинтересованные в охране прибылей капитала, в грабеже слабых народов, смогут действительно осуществить то, что только сулят капиталисты, именно: покончить войну прочным миром, обеспечивающим свободу всем без исключения народам».
Когда Владимир Ильич закончил свою речь, загремело дружное «ура!» и возгласы «Да здравствует Ленин!».
Когда Владимир Ильич уехал, то ко мне подошел небритый, обросший бородой солдат и сказал: «Ты, брат, прав, что Ленин говорит правду. Об этой правде я расскажу на позиции всем солдатам. Какой хороший и простой человек Ленин! Мне кажется, что я мог бы еще слушать без конца, как он просто и понятно говорил, а то к нам на фронт приезжал Скобелев, и чего только он не наговорил про Ленина и большевиков; восхвалял свое Временное буржуазное правительство, и мы, дураки, стояли и слушали, а его нужно было бы гнать в шею. Ну пускай он теперь приедет или такой, как он, мы ему покажем, почем сотня гребешков в Москве».
Н. И. Подвойский - В. И. ЛЕНИН В 1917 ГОДУ
14 апреля открылась общегородская Петроградская конференция нашей партии, на которой Владимир Ильич выступил с докладом о текущем моменте. Этот доклад, отличавшийся исключительной полнотой и ясностью, широтой перспективы и неумолимой ленинской логикой, произвел глубочайшее впечатление на всех делегатов конференции.
После конференции Владимир Ильич продолжал с неослабным упорством и терпением разъяснять стоящие перед партией задачи.
Наша задача, говорил Владимир Ильич, теперь в том, чтобы мы сами как можно лучше сплотились, чтобы мы как можно лучше осмыслили положение. Наша задача теперь в том, чтобы дальше понести свою агитацию и пропаганду в казармы, в гущу крестьянства и заставить его понять, что рабочий класс не враг ему, что революция, которая началась в феврале, еще далеко не кончилась и что, начав революцию, мы непременно должны довести ее до конца, что эта революция даст освобождение всем трудящимся и выбьет из-под помещиков и капиталистов основу их существования, то есть отнимет у них землю, фабрики, заводы, банки и передаст их в руки трудящихся. Когда мы таким образом поведем агитацию среди солдат, которых теперь капиталисты особенно стараются натравить против нас, и среди рабочих — мы победим.
Владимир Иьич разъяснил нам, как наиболее верно и быстро воздействовать на малосознательных солдат, находящихся под влиянием агентов буржуазии и мало разбирающихся в сложных обстоятельствах.
— Им большие речи не нужны,— говорил Владимир Ильич,— большая речь затрагивает очень много вопросов, и в конце концов внимание солдата рассеивается. Он не может всего охватить. Получится, что вы его не удовлетворите, и он останется недоволен вами. Ему надо говорить о мире, о земле, а здесь много толковать не приходится,— солдат поймет вас с нескольких слов.
Владимир Ильич требовал, чтобы к солдатам были брошены сотни, тысячи самых простых агитаторов, умеющих разъяснить только три слова: мир, земля и рабочий контроль над фабриками и заводами.
Солдату нужен мир, потому что он устал, измотался за время этой тяжелой многолетней войны и теперь всеми силами жаждет отдохнуть, вернуться домой, поправить свое хозяйство. Ему нужна земля, он знает, что его семья голодает, ее нужно накормить. Он понимает также, что нельзя оставить в руках капиталистов фабрики и заводы, их нужно взять в руки рабочих и крестьян. И чем проще будет агитатор, чем бесхитростнее он будет говорить об этих трех вещах, тем скорее солдат дойдет до большевизма, так как он теперь избегает большевиков несознательно, его так настроили, а в сущности, он сам выставляет такие же требования, как и большевики.
Кого же Владимир Ильич советовал посылать к солдатам в качестве агитаторов? Он говорил, что в Февральской революции одну из самых видных ролей кроме рабочих сыграли матросы. Вот их и нужно послать к солдатам! Пусть они идут в казармы и скажут солдатам: «Мы братья. Ты с винтовкой, и я с винтовкой, и мы оба делаем одно и то же дело. Вы проливаете кровь, и мы проливаем кровь».
Мы тогда решили вызвать из Кронштадта несколько сот матросов. Этим распоряжалась Военная организация большевиков, и Владимир Ильич старался держать ее все время около этого дела.
…Потом с ними по группам беседовал Владимир Ильич. Он помог им своими указаниями, научил, каким путем они должны действовать, чтобы привлечь солдатскую массу на свою сторону. Главное, что от них требовал Владимир Ильич, заключалось в том, что начатое дело необходимо доводить до конца. И мы дали посылаемым матросам такой наказ: «Пока не добьешься успеха — не выходи из казармы, ешь, пей и спи вместе с солдатами. А если тебя будут там колотить, то прими и колотушки».
Однако, чтобы матросам было спокойнее, мы решили посылать их по нескольку человек.
Действительно, некоторые матросы пробыли в казармах от двух до пяти дней, а некоторые и неделю, а потом приходили к нам и говорили, что такой-то полк за большевиков. Таким образом, в течение каких-нибудь десяти дней мы добились перелома в настроении солдат. Через десять дней уже одиннадцать полков поверили матросам и поняли, что большевики ведут борьбу за общее дело — дело рабочих и крестьян, за передачу крестьянам земли, заключение мира и передачу власти из рук буржуазии, помещиков и генералов в руки рабочих и крестьян.
… После июльского поражения я направился в Выборгский район к Владимиру Ильичу и там застал нескольких членов ЦК. Ленин встретил меня вопросом:
— Ну, как наши дела?
Я ответил, что хуже и быть не могут.
— Не удалось нам предупредить всю эту историю,— с огорчением сказал Ленин.— Июльское поражение — это третий кризис революции, на некоторое время он поможет буржуазии, но в конечном счете все-таки будет на пользу революции.
В результате июльских событий рабочий класс был обезоружен, Красная гвардия загнана в подполье. Революционные полки были расформированы. У рабочего класса стали отбирать его завоевания. Хозяева начали увольнять мало-мальски революционно настроенных рабочих и настраивать одну часть рабочих против другой. Буржуазия всячески пыталась внести разложение в ряды рабочего класса и в то же время старалась сплотить свои ряды, чтобы повести
решительное наступление против пролетариата. В своем стремлении задушить революцию она способна была вернуться к монархизму.
Все это Владимир Ильич видел и обо всем нас предупреждал. Он говорил, что после июльских дней буржуазия круто повернет вправо.
Чернов с Керенским внесли предложение об объявлении большевистской партии вне закона. За кулисами разного рода совещаний шла деятельная подготовка к разгрому революционных организаций. Поднимала голову контрреволюция. Подготовлялась военная диктатура. Подбирались генералы, которые во главе с Корниловым, «верным и испытаннейшим русским человеком», и с Калединым должны были пойти против революционного Питера.
Таким образом, подготовка к решительному разгрому революции шла с двух сторон.
Начался корниловский мятеж, в подготовке которого деятельное участие принимало коалиционное правительство. Победа корниловского восстания означала бы уничтожение Советов, войну до победного конца, ликвидацию солдатских комитетов и в конечном итоге гибель революции.
Выступление Корнилова, а следовательно, и всей буржуазии открыло рабочим глаза. Они увидели, что большевики поднимают все силы революции против Корнилова, чтобы не дать генералам- мятежникам осуществить военную диктатуру. Только теперь рабочий класс окончательно убедился, что большевики были правы, когда говорили, что у пролетариата с буржуазией разные дороги.
Владимир Ильич указывал, что для большевистской партии наступило время самой деятельной организационной работы для подготовки вооруженного восстания. Буржуазия показала свою контрреволюционную сущность. Теперь наша партия, говорил он, приобретает все большее и большее влияние на рабочий класс. Во время перевыборов Московского и Петроградского Советов большевики получили в них определенное большинство.
С середины сентября Владимир Ильич требует усилить подготовку к восстанию. Несмотря на все опасности, в начале октября он перебирается из Финляндии в Петроград и принимает личное участие в подготовке восстания. Поселившись на Выборгской стороне, он организует нелегальные совещания с ответственными партийцами и работниками Военной организации большевиков. На этих совещаниях он вновь поставил вопрос о восстании и объявил решительную борьбу тем, кто пытался помешать этому.
Он обращается к пролетариату с призывом: «Готовьтесь к восстанию!» Пишет письмо к партийным конференциям и совещаниям, в котором также четко и ясно ставит вопрос о восстании. Ленин обращает большое внимание на Красную гвардию, заботится о ее вооружении.
Владимир Ильич выдвигает программу восстаниями, как гениальнейший стратег, разрабатывает его план, осуществлением которого он руководил в качестве главнокомандующего. В первую очередь, говорит он, надо занять все мосты, Центральную телефонную станцию, водопровод, вокзалы, телеграф. Военная организация, которая все время руководила военным делом партии, должна проводить восстание и создать такой орган, который бы признавала вся масса; так был создан Военно-революционный комитет при Петроградском Совете, который совместно с военными организациями большевиков и «левых» эсеров должен был непосредственно руководить восстанием.
В это время Керенский со своим правительством уже вел переговоры с немцами о том, чтобы отдать им Петроград, вывести оттуда революционный гарнизон, тем самым ослабить революцию изнутри и уничтожить ее завоевания на фронте.
Владимир Ильич чрезвычайно нас торопил с началом восстания и затем, уже после начала восстания, настойчиво требовал самого энергичного и широкого его развертывания, быстрейшего занятия всех ключевых позиций города.
24 октября ночью Ленин прибыл в Смольный и взял в свои руки все нити по руководству восстанием. Он то и дело посылал к нам курьеров с записками, на которых было написано два-три слова: «Взята ли центральная телефонная станция и телеграф?», «Захвачены ли мосты и вокзалы?» и т. д. На словах и в записках он настаивал на том, чтобы мы проверяли все свои распоряжения.
Он спрашивал, действительно ли надежный человек находится в таком-то пункте, такая-то улица имеет исходное положение. Занята ли она?
Особенно большое значение придавал Владимир Ильич взятию Зимнего дворца, где находилось контрреволюционное Временное правительство.
Зимний мы рассчитывали занять утром 25 октября. Но оказались непредвиденные задержки: то войска двигались слишком медленно, то опаздывали матросы из Кронштадта и т. п.
Задержка во взятии Зимнего дворца чрезвычайно волновала В. И. Ленина и весь Смольный.
Начиная с 11 часов утра и до 11 вечера Владимир Ильич буквально засыпал нас всех записками. Он писал, что мы разрушаем всякие планы; съезд открывается, а у нас еще не взят Зимний и не арестовано Временное правительство.
...Зимний оставался последней вражеской заставой на пути к власти трудящихся.
Мне рассказывали потом, что Владимир Ильич, ожидая с минуты на минуту взятия Зимнего, не вышел на открытие съезда. Он метался по маленькой комнате Смольного, как лев в клетке.
Однако Временное правительство, несмотря на два наших ультиматума, упорно не желало капитулировать. Тогда выстрел с «Авроры» возвестил начало общего штурма. Под залпы батарей Петропавловской крепости нашим цепям удалось подойти вплотную к Зимнему, открыть сильный огонь и ворваться во дворец.
— Именем Военно-революционного комитета Петроградского Совета объявляю Временное правительство низвергнутым,— декретирует он.— Вы арестованы! — обращается В. А. Антонов-Овсеенко к перепуганным насмерть министрам, которых затем, под ругань солдат, вывели на площадь и отправили в Петропавловскую крепость.
Об этом было доложено Ленину. Владимир Ильич молча выслушал сообщение о том, что Временное правительство арестовано и находится в крепости, и сейчас же отправился в свою комнату в Смольном. Сел на стул и, положив на колени книгу, стал писать Декрет о земле.
Все были охвачены волнением по поводу взятия власти, а Владимир Ильич уже думал о завтрашнем дне: если завтра утром не будет декрета, то следующий шаг не будет сделан.
|
| |
| |
| kualspb_2013 | Дата: Вторник, 25.02.2014, 16:32 | Сообщение # 8 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 2011
Статус: Offline
| И. П. Флеровский - НА II ВСЕРОССИЙСКОМ СЪЕЗДЕ СОВЕТОВ
Вечером 26 октября (8 ноября) мы с Ярчуком отправились в Смольный на заседание II Всероссийского съезда Советов. Никогда еще Смольный не вмещал такого количества людей, как в тот вечер: солдаты, матросы, красногвардейцы. Большой зал, где обычно собирался Петроградский Совет, был залит волнами яркого света и битком набит депутатами и гостями. На трибуне Владимир Ильич Ленин — вождь пролетарской революции, отныне приковавший к себе небывалое в истории внимание всего мира: любовь одной половины, ненависть другой. Четыре месяца мы его не видели, но он руководил великой партией, вливал в наши ряды энергию и твердую веру в победу революции. Бритое, необычное лицо с чуть пробивающимися усами и бородой, но так знакомы глаза, улыбка; во всей фигуре — торжество победы рабочего класса и уверенность в силе и правде социалистической революции.
Зал гремит: «Да здравствует Ленин!», «Ура, наш Ленин!», «Ура!», «Ура!»
А он на трибуне стоит спокойно, с какой-то отеческой лаской смотрит на бушующий зал. Вот он поднимает руку, призывая успокоиться: ведь время не терпит, нельзя терять драгоценные минуты на овации. Наконец зал стихает. Декрет о мире. Все затаили дыхание. Лица напряженны. Нельзя, не хочется слова пропустить.
«Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24—25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, должно немедленно начать переговоры о мире. Наше обращение должно быть направлено и к правительствам и к народам. Мы не можем игнорировать правительства, ибо тоща затягивается возможность заключения мира, а народное правительство не смеет это делать, но мы не имеем никакого права одновременно не обратиться и к народам. Везде правительства и народы расходятся между собой, а поэтому мы должны помочь народам вмешаться в вопросы войны и мира».
…Снова на трибуне Ленин.
«Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа...» Ленин оглашает Декрет о земле, о которой веками мечтали крестьяне. Теперь она ваша безраздельно, великие труженики! Ее дает вам рабочая, социалистическая революция в первый же день своей победы.
Ленин читает... «Землепользование должно быть уравнительным...»
Мой сосед справа кричит: «Ведь это эсеры написали, эсеровская программа!» Такие же крики раздаются и в других местах зала. Ленин взглянул, слегка нахмурился и продолжал чтение. Вот он кончил читать и сказал: «Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен, но, как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были несогласны. В огне жизни, применяя его на практике, проводя его на местах, крестьяне сами поймут, где правда... Жизнь — лучший учитель, а она укажет, кто прав, и пусть крестьяне с одного конца, а мы с другого конца будем разрешать этот вопрос. Жизнь заставит нас сблизиться в общем потоке революционного творчества...»
ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
А. Ломов - ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ В ХОЗЯЙСТВЕННОЙ РАБОТЕ
В первый период строительства Высшего совета народного хозяйства, питерский период, роль Владимира Ильича была необычайно велика. Ежедневно, часто по нескольку раз или Осинский (первый председатель ВСНХ), или я, как его заместитель, бывали в Смольном у Владимира Ильича, советовались и обсуждали совместно все стороны хозяйственной жизни. Владимир Ильич подписывал бесконечное количество декретов о национализации различных заводов, причем он всегда подчеркивал, что национализировать гораздо легче, чем управлять национализированным. Однако поскольку настроение широких рабочих кругов, ярко выражавшееся повсюду на местах, стояло за национализацию, постольку Владимир Ильич считал невозможным задерживать ее темп. Но уже в то время Владимир Ильич резко и решительно ставил вопрос о порядке управления национализированным.
Он впервые выдвинул вопрос о необходимости использовать в широких размерах специалистов. В то время когда по инициативе тов. Антипова впервые обсуждалось создание первого кожевенного главка, Владимир Ильич принял конструкцию управления по третям: треть — рабочих, представителей профсоюзов, треть — представителей технического персонала и треть — представителей буржуазии.
Часам к одиннадцати вечера мы все съезжались на заседания Совета Народных Комиссаров в Смольный, и здесь под председательством Владимира Ильича, большей частью до 4—5, а иногда и 6 часов утра обсуждались основные вопросы хозяйственной жизни страны. Владимир Ильич неизменно председательствовал на этих собраниях — не формально, а беря на себя инициативу при разрешении всех вопросов. Все резолюции обычно либо писались, либо диктовались Владимиром Ильичем. Он проявлял глубочайший интерес ко всем практическим деталям дела, не говоря о существе вопроса. Обсуждался ли вопрос о национализации нефтяной промышленности, он неизменно требовал специалистов этого дела (несколько раз вопрос откладывался из-за того, что не был извещен Гуковский, долго работавший в нефтяном деле), стараясь поставить вопрос на практические рельсы, ненавидя всякие философские рассуждения. Когда обсуждался вопрос о национализации Волжского флота, он не только вызывал к себе представителей Центрального комитета профсоюза, он беседовал и с капитанами отдельных пароходов, и с представителями водников из Нижнего Новгорода, и со старыми организаторами (капиталистическими) этого дела.
Эта черта — каким-то чутьем всегда найти наиболее слабое, уязвимое место в системе, найти то звено, которое является наиболее больным в цепи событий,— являлась характерной для Владимира Ильича. И уж натужно бывало, когда Владимир Ильич, открыв слабые стороны, начнет энергично на тебя наседать: телефонные звонки днем, ночью, записочки от руки, в которых Владимир Ильич требует к такому-то часу «принять необходимые меры и о мерах доложить»,— все это повышало темп работы настолько, что буквально приходилось кипеть.
Владимир Ильич поставил себе за правило узнавать обо всем происходящем в хозяйственном строительстве не только от руководящей коллегии, верхушки, но он старался выявить все наиболее важное через отдельных рабочих из низов. Он принимал непосредственно и управляющих заводами, и просто наиболее талантливых и выдающихся рабочих.
С большой охотой он выслушивал соображения крупнейших специалистов, инженеров-практиков, и надо сказать, что каждый из этих товарищей инженеров с величайшей теплотой и уважением вспоминает до сих пор о своих разговорах с Владимиром Ильичем.
Мне не раз приходилось слышать от них, как они все искренне поражались умению Владимира Ильича с полуслова схватывать существо дела и затем простыми словами формулировать большому специалисту существо вопроса. Товарищи часто указывали, как иной профессор или инженер шел разговаривать с Владимиром Ильичем, желая его «научить», и с величайшим изумлением уходил после разговора, весьма многому «научившись» у Владимира Ильича.
Владимир Ильич видел насквозь и умел взять от каждого все, что ему нужно.
П. Д. Мальков - ИЗ КНИГИ «ЗАПИСКИ КОМЕНДАНТА КРЕМЛЯ»
В 1917 году Ленин ездил и ходил всюду без всякой охраны. Очень меня это беспокоило. Несколько раз пытался я говорить на эту тему с Владимиром Ильичем, он только рукой махал:
— Помилуйте, батенька, только этого недоставало!
Спорить с ним было бесполезно. Говорили с Владимиром Ильичем об охране и Яков Михайлович, и Феликс Эдмундович, но и они ничего не добились. А ведь Владимир Ильич не только постоянно выезжал из Смольного, частенько под вечер он отправлялся пешком вдвоем с Надеждой Константиновной побродить по улицам, отдохнуть от нечеловеческого напряжения. Пешие прогулки, как я заметил, были излюбленным отдыхом Владимира Ильича. В 1917 году Ленина, правда, немногие знали в лицо, портретов его еще не публиковалось, но все же мало ли что могло случиться.
Когда Владимир Ильич отправлялся на очередную прогулку, на сердце у меня бывало неспокойно. Не говоря ничего Ильичу, я строго-настрого приказывал часовым не спускать глаз с него и Надежды Константиновны, когда они гуляли невдалеке от Смольного, но делать это так, чтобы не попасться Ильичу на глаза. (Знал: заметит — будет сердиться.) А уж если кто чужой к ним приблизится да покажется подозрительным, тут действовать решительно, оберегая Ильича от возможной опасности.
М. Н. Скрыпник - КРЕСТЬЯНЕ-ХОДОКИ У ИЛЬИЧА В СМОЛЬНОМ
Я была приглашена на работу в Совнарком по приему делегаций к товарищу Ленину. Это было в первых числах ноября 1917 года (ст. стиля).
Кабинет Ленина — маленькая комната — вмещал письменный стол, удобное кресло для работы и несколько стульев. Сначала пол был голый, потом его покрыли ковром: в Смольном было холодно, с полу очень дуло. За дощатой перегородкой стоял телефонный аппарат.
Это было время неудержимого паломничества к Ленину. Каждый день с утра до вечера я заставала десятки людей, которые приезжали с мест повидать Владимира Ильича. Они часами сидели в приемной Совнаркома, терпеливо ожидая приема. Несмотря на все уговоры, делегаты не хотели возвращаться на места, не повидав Ленина хотя бы издали. Некоторые после приема просили дать им на руки «бумагу» от имени секретаря. В этой «бумаге» они требовали написать, что такой-то действительно был принят Лениным. Чаще всего такие бумажки приходилось выдавать крестьянам-ходокам.
Эти документы ходоки-крестьяне бережно, как святыню, клали за пазуху, обернув в чистую тряпочку. Крестьяне-ходоки, повидавшие Ленина и услышавшие от него мудрые советы, считались тогда первыми людьми на селе. Рекой текла сермяжная деревня послушать человека, «который был у Ленина и говорил с ним».
Помню, однажды пришли крестьяне-ходоки из разных губерний. Они хотели захватить свекловичные поля и говорили, что «земля из-под свеклы больно хорошая». Я убеждала их в том, что рабоче-крестьянская власть не может допустить разорения свекловичных полей. В ответ они упрямо толковали:
— Никак нам без этой земли не обойтись, будем сеять на ней пшеницу. Проводите нас к Ленину, он нам все разрешит по справедливости.
Я привела их к Владимиру Ильичу. Он сам открыл дверь и, подавая руку ходокам, пригласил их к себе. Прошло минут пятнадцать. Я вошла в кабинет. Как обычно на приеме, Ильич уютно сидел в кресле в позе отдыхающего человека, опустив руки в карманы брюк.
Крестьяне, положив шапки на колени, не торопясь и солидно рассказывали Ильичу о том, что делается у них на селе. По-видимому, разговор был в разгаре. Прищурив один глаз, Ленин пытливо всматривался в лица крестьян. Я услышала отрывки его слов:
— Как же без сахарных заводов мы обойдемся? Ведь сахар мы повезем за границу, торговать будем...
Наконец ходоки вышли. Они положительно были опьянены беседой, общением с «главным большевиком». Так они при разговоре со мной назвали главу рабоче-крестьянской власти. Это были люди сдержанные, привыкшие не доверять городу, осторожно относившиеся ко вся и всему. Но на них неотразимо подействовали сила ума и духовное обаяние Владимира Ильича. Эта сила выражала ясную и четкую пролетарскую линию и его твердое сознание и убеждение в необходимости дружбы рабочих и крестьян. Я видела, как подействовало на крестьян прикосновение к живому источнику мысли гениального человека. Ходоки окружили меня и твердили:
— Поедем на село — расскажем, что видели его. Все он растолковал нам, как есть, справедливо.
Один из ходоков сказал:
— А умный у нас теперь управитель! И в крестьянстве толк понимает.
С. Д. Мстиславский - ЗАПИСИ О ЛЕНИНЕ
Ильич дал выговориться оппозиции: он выступил поздно. Поднял на лету последний, самый зловещий из брошенных предшествующим оратором «саботажных фактов». Подтвердил. «Да, так! Но это еще не все. Есть факты похуже. Вот, например...» Рассказал, прибавил еще и еще, все сильнее и резче сгущая краски. Зал темнел, мрачнели лица даже у самых надежных.
Перешел к Госбанку. И здесь — по утверждению его — в слишком розовых тонах изобразила дело оппозиция: на деле еще хуже. Вот в таком-то отделении,— говорили оппозиционеры,— явилось на службу двадцать человек, а на деле их было всего шесть; в другом — не пятнадцать, а два. Они говорят: «плохо». Неверно: надо сказать — «отвратительно».
И вдруг, оборвав черным пятном речь, пошел мелким, неторопливым шагом, глубоко засунув в карманы руки, боком как-то, к самому краю трибуны, повел взглядом по рядам, глаза засмеялись всегдашней лукавой и твердой усмешкой. И почти шепотом, далеко прозвучавшим в гробовой тишине зала:
— А банк все-таки работает.
И от этого простого, твердого, верного слова сразу поистине взорвался весь, до последнего человека зал — бешеными аплодисментами и радостным, светло, по-детски верящим в грядущее смехом. Дальше Ильичу было уже легко: он без сопротивления увел все эти сотни разномыслящих, но равно усомнившихся людей — от хмарного сегодня к победному завтра, которое будет, которого не может не быть. Все это мы договаривали за Ильича: сам он таких слов не говорил. «Сегодня работает десять, завтра станет двадцать, а там — не будет отбоя: хоть печи топи счетоводами и бывшими титулярными советниками».
Эпизод этот очень типичен. Ибо Ленин всегда неизменно бил противников на трибуне именно тем, что никогда не опровергал дурных сообщений, тяжелых фактов. Никогда не старался доказывать, что на Шипке все спокойно. Напротив, его безотказно победный прием в том и состоял, что, когда оппозиция говорила: «дело скверно», он поправлял ее: «не скверно, но прямо-таки чудовищно».И от этого «чудовищного» он перекидывал тотчас же уверенно и просто, без эмоции, деловито, через разум мост к твердому, надежному упору: мост видимый, осязаемый, совершенно конкретный.В этом была огромная сила, создававшая в рядах необоримо-победное ощущение спокойного, но до предела напряженного подъема. «Упоры» эти далеко не всегда лежали на прямой линии: иной раз в сторону, совсем, казалось, в тупик забрасывает мост Ленин.Сколько из-за этих «боковых мостов» бывало фракционных споров, на них вырастала оппозиция «непримиримых», тех, кого Ленин звал — когда в шутку, ласково, а когда и всерьез — «левыми ребятами». Как-то в перерыве заседания, целиком ушедшего на такой фракционный спор, Ленин сказал мне: «Тупоглазие у них — им бы все по шоссейной дороге; а ведь идти-то приходится иной раз по болоту. А по болоту, если прямо, угодишь в трясину по самые уши. А то еще хуже. Надо по кочкам. А она иной раз во-он где, в стороне. А им уж кажется, что с нее и дороги дальше не найти: придется назад идти. Вздор какой. Без компаса в себе, потому и кажется».
…Перед разгоном Учредительного собрания был разговор с Лениным группы членов ЦК левых эсеров. Спиридонова говорила очень возбужденно: сказала что-то про «хулиганство» и упомянула о морали. Ленин сейчас же поднял брови: «Морали в политике нет, а есть только целесообразность».
И. Т. Смилга - В. И. ЛЕНИН И КРАСНАЯ АРМИЯ
Было время, когда гражданская война стояла в центре внимания Советской власти и нашей партии. Само собой разумеется, что В. И. Ленин посвящал делу защиты Советской Республики массу внимания. Его кабинет походил на штаб. По стенам развешаны были карты с нанесением на них боевой обстановки. Входя в кабинет, я частенько заставал Владимира Ильича пристально разглядывающим обстановку на том или другом фронте.
Тов. Ленин интересовался не только организационными вопросами Красной Армии, но и вопросами оперативными. По обеим группам вопросов он имеет бессмертные заслуги перед революцией.
Зимой 1918 года он первый поставил вопрос о необходимости создания регулярной армии с использованием для этой цели кадров бывшего офицерства. Для него было ясно, на основании опыта строительства Красной гвардии, что для длительной и упорной борьбы импровизации мало, что надо строить Вооруженные Силы Республики по всем правилам военной науки и техники.
Гражданская война разгоралась. Перу Владимира Ильича принадлежит знаменитая статья о том, что Советской России нужна 3-миллионная армия. Вначале это казалось невероятным. В разоренной империалистической войною стране, при наличии колоссальной усталости в народных массах эта задача казалась неосуществимой. Однако тов. Ленин с гениальной проницательностью учел военные возможности совершающей величайшую революцию страны. Как известно, в дальнейшем мы цифру в 3 миллиона обогнали в два раза и кончили гражданскую войну с армией примерно в 6 миллионов человек. Только теперь, когда этот период уже целиком принадлежит истории, можно оценить всю грандиозность происходившей тогда борьбы. Русская революция, возглавляемая титанической фигурой Ленина, одержала победу над огромным большинством капиталистического мира. Именно эта победа обеспечила Советской России, а в дальнейшем и Союзу ССР возможность хозяйственного развития и дальнейших политических успехов
Не меньшую роль играл Владимир Ильич и в вопросах оперативных. По обстановке важнейшим становился то один, то другой фронт. Надо было видеть, с какой энергией распоряжался тов. Ленин, собирая силы на тот или другой участок. Вопросы пополнений, снабжения, усиления фронта политработниками, перемены командного и политического состава — все это отнимало у Владимира Ильича массу времени. Он к этим вопросам относился не только как глава правительства, по обязанности, но с величайшим интересом и желанием постичь действия внутренних пружин. Он часто выводил разговор за пределы непосредственной конкретности, интересуясь, знает ли история военного дела аналогичные случаи и как в том или другом деле способные военачальники поступали. Я утверждаю без колебаний, что к концу гражданской войны Советское правительство имело главу, превосходно разбирающегося в военных вопросах.
Ххххххххххххххххххххх
|
| |
| |
| kualspb_2013 | Дата: Вторник, 25.02.2014, 16:46 | Сообщение # 9 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 2011
Статус: Offline
| Н. И. Муралов - ВСТРЕЧИ С ИЛЬИЧЕМ НА ВОЕННОЙ РАБОТЕ
Моя следующая встреча с тов. Лениным произошла уже в 1918 году, когда я ездил в Петроград уже как командующий войсками Московского военного округа.
Московская организация по вопросу о войне стояла на той точке зрения, что мир с немцами заключать не следует ввиду тяжелых условий, предъявляемых немцами, что следует с немцами сражаться во что бы то ни стало и не заключать мира.
Я поехал в Петроград вместе с тов. Одиссеем-Мандельштамом просить у наркомвоен тов. Подвойского денег для выплаты жалованья солдатам Московского военного округа и повышения оклада солдатского жалованья с 5 руб. в месяц до 50 — таково было постановление Исполкома Московского Совета.
В Смольном мы встретили в коридоре тов. Ленина, шедшего из столовой, с большой чашкой чая в руках. Тов. Ленин был очень весел, радушно встретил нас с возгласами:
— А, московские вояки, приветствую, приветствую!
Настроение его было, по-видимому, превосходное, глаза хитро и весело смеялись, весь он был, как показалось мне, перерожденный, энергичный. Веселый, жизнерадостный, остроумный Ильич, большая полная чашка с чаем в руках, все как-то действовало на меня ободряюще, и самому становилось весело...
Он позвал нас в свой кабинет, предлагая зайти в столовую и взять чаю.
В кабинете Ильич вдруг рассвирепел и набросился на нас за московское воинственное настроение.
— Москвичи хотят воевать, слепцы, разве вы не знаете, что крестьянство устало, оно не хочет воевать, их миллионы; вы хотите погубить революцию, погубить лучшую часть рабочего класса. Хотите, я вас назначу Верховным главнокомандующим, но сначала прочтите вот эти кипы телеграмм с фронта от М. Д. Бонч-Бруевича. Вы читайте, а я пока займусь своим делом.
Ильич тут же занялся своим делом, чтением каких-то документов, а я с любопытством прикоснулся к телеграммам с фронта на имя Ильича; их были сотни. Я перебрал их и прочел десятка три. Бонч-Бруевич доносил: «Такого-то числа на фронте N корпуса солдаты самовольно оставили позицию, силою завладели эшелонами и отправились в тыл; на фронте такой-то армии N дивизия самовольно оставила позиции и ушла в глубокий тыл; на участке такого-то корпуса, такой-то армии артиллеристы оставили тяжелую артиллерию и ушли самовольно в глубокий тыл; в такой-то армии, в таком-то полку солдаты распродают немцам лошадей, пулеметы, патроны и пр. и т. п.».
Я копался в телеграммах — картина самая мрачная. Фронт совершенно развалился. Нужен действительно отдых. Меня прервал Ильич.
— Ну что, насладились, хотите воевать, можем воевать?
— Понятно, при таких условиях воевать нельзя,— ответил я.
— Нет, не воевать с немцами надо, а прекратить войну. Быстро и энергично вооружить, обучить рабочих, сорганизовать их. Пусть это будет мир похабный, но крестьянская масса отдохнет, массы сорганизуются. Надо уберечь военное добро, учесть его, охранить от расхищения, привести в порядок. Набраться сил, средств. Укрепить власть на местах, изгнать помещиков.
…Тяжелые условия «похабного» (выражение Ильича) Брестского мира дали передышку усталой крестьянской массе, ушедшей с фронта домой и внесшей в деревенскую анархичную обстановку свежую революционную струю и некоторую планомерность в ожесточенную борьбу с помещиками.
Конечно, Ильич скептически относился к прочности мира, а на Брестский договор смотрел как на вынужденную необходимость подписать похабный договор, который при первой возможности будет нами изорван, просто как ненужный «клочок бумаги». Ильич знал и верил в то, что если не дни, то месяцы владычества кайзера над немецким народом сочтены, революция в Германии неизбежна,— а раз так, то для спасения нашей революции факт подписания похабного договора является мерой временного характера.
…В Москве я явился к Владимиру Ильичу для доклада о положении на Восточном фронте. Он был недоволен. К людям, потерпевшим поражение, Владимир Ильич относился настороженно и сдержанно. Он выяснял, какова доля вины в поражении самого потерпевшего поражение, какие допущены ошибки, сделано ли все для предотвращения поражения. Он хотел знать все мельчайшие подробности падения Казани и обстановки падения; что было сделано нами, чтобы предотвратить падение; каково настроение татарских деревень, рабочих Казани и т. д. и пр. Были заданы вопросы о новых рабочих пополнениях, о том, чем объяснить опоздание их прибытия к Казани, достаточно ли помогал фронту Комиссариат по военным делам, лично Троцкий и т. д.
Я рассказал, что партийная работа по заводам Казани не была налажена, что связь фронта с местными партийными организациями недостаточно крепка, что поэтому рабочих не удалось поднять на защиту Казани. Рассказал о белогвардейском восстании в Казани, которое, несмотря на всю энергичную работу тов. Лациса, мы не могли предотвратить; говорил и о том, что при нашем отступлении через татарские деревни кулачество активно выступало против красных частей; арестовывало одиночек-красноармейцев и небольшие группки их; указал, что татарская деревня под влиянием кулачества держится в лучшем случае нейтрально, но что марийские деревни — с нами и помогают нашим частям; что некоторые части (конный отряд Трофимова, так называемый интернациональный отряд — сербы и др.) вели себя предательски и даже повернули оружие против нас; в штабе было предательство, на фронте — трусость, дезертирство. Крепко держались лишь некоторые красноармейские части, рабочие отряды и латышские стрелки. Заявил, что жестокими мерами приходится бороться с трусами и дезертирами, приходится выставлять против них даже пулеметы...
Владимир Ильич слушал внимательно, изредка прерывал вопросом, выясняющим какую-нибудь подробность или какой-нибудь его интересующий, но им открыто не задаваемый вопрос. Он прислушивался к рассказу, направляя его своими вопросами в сторону ему желательную, его интересующую, для выяснения тех вопросов, которые ему необходимы для установления его дальнейших планов и действий.
При рассказе о трусах и дезертирах Владимир Ильич вплотную приблизился ко мне и, смотря на меня в упор с жестким, не допускающим возражений блеском глаз, немного прищурившись, сдавленным голосом сказал:
«Правильно... если необходимо, то расстрелять, чтобы видели трусы и дезертиры!»
Этим Владимир Ильич давал указания, что военную дисциплину надо создать во что бы то ни стало; что только при этих условиях мы победим; что нам нужна крепкая, железной дисциплиной спаянная Красная Армия;
Не помню, в какой из моих приездов в Москву из Арзамаса и свиданий с Владимиром Ильичем зашел разговор о Троцком и о его роли на фронте. Я передавал общее недовольство фронтовых политработников партизанскими наскоками поездов Троцкого на тот или другой боевой участок. Недовольно было и командование, ибо часто при проездах и во время пребывания поездов Троцкого на фронте создавалось двоевластие, путались действия, планы, потому что
Троцкий часто о своих распоряжениях и действиях не ставил в известность ни командование, ни Реввоенсовет. Особенно это было отмечено под Свияжском. Пребывание Троцкого на этом фронтовом участке буквально внесло дезорганизацию в руководстве операциями. Иногда приходилось выделять специальные части, чтобы защитить Троцкого или выручить его (как это имело место, когда белогвардейцы прорвались к Казанской железной дороге и заперли поезд Троцкого). При этом Троцкий пытался и непосредственно командовать. Все это вносило путаницу на фронте, нервировало и политработников, и командование. Я передал об этом Владимиру Ильичу и высказался за отзыв Троцкого с этого участка.
И вот Владимир Ильич, выслушав меня, сказал:
— Троцкий — крупный человек, энергичный, им очень много сделано для привлечения старого офицерства в Красную Армию, Троцким много сделано для организации Красной Армии. Но он не наш, ему нельзя вполне доверять: что он может сделать завтра — не скажешь. Надо внимательно за ним смотреть. Не будем его пока отзывать. Приедете, узнаете, посмотрите и подробно сообщите. Тогда решим. Может быть, для подобной переписки установить специальный шифр. Пишите мне лично...
На меня эти слова Владимира Ильича подействовали чрезвычайно сильно. Я был смущен этой оценкой Троцкого, так как знал, что официально Владимир Ильич часто лично подкреплял авторитет Троцкого, говорил о его заслугах и т. д.
Сущность, даже общий тон выражений Владимира Ильича я передаю точно.
…Владимир Ильич лично вникал во все общие и частные вопросы гражданской войны, в каких бы формах она ни проявлялась в то или другое время.
Помню период 1920 года, когда чрезвычайно остро стоял вопрос о борьбе с бандитизмом, дезертирством и охране военных складов.
19 февраля Владимиром Ильичем было подписано постановление СНК, которое «в целях решительной борьбы с усилившимся бандитизмом» устанавливает, что «лиц, обвиняемых в вооруженных грабежах, в разбойных нападениях, в налетах, предавать суду военно-революционного трибунала... Приговоры реввоентрибуналов безапелляционны, окончательны и никакому обжалованию не подлежат».
Имеется ряд телеграмм-распоряжений Владимира Ильича по этому вопросу. Владимир Ильич не раз давал мне указания, и всегда эти указания носили характер, направляющий работу. «Бандитов карать беспощадно!» «Дезертирам не давать пощады!» И в то же время: «Следите внимательно за социальным составом дезертиров, рядом с карательной политикой ведите работу разъяснительную, политико-воспитательную и пр.».
А. Н. Винокуров
МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
Это было в то время, когда контрреволюция высоко подняла голову в своем наступлении на Советскую власть и ее вождей.
Чехословаки наступали на Волгу. За Волгой открылась эсеровская учредилка, англичане и другие империалисты заняли Архангельск, белогвардейцы подняли восстание в Ярославле, эсеры убили Урицкого и Володарского и подготовляли покушения на других наших вождей.
Советская власть и Коммунистическая партия переживали великое напряжение сил. Ее величайший вождь Владимир Ильич лично участвовал в митингах на фабриках и заводах, разъясняя рабочим все предательство эсеров, меньшевиков и других врагов рабочего класса и крестьянства.
На одном из таких митингов, на заводе бывшем Михельсона, теперь имени Владимира Ильича, и совершено было покушение на жизнь вождя мирового пролетариата эсеркой Каплан.
Владимир Ильич был ранен несколькими пулями, из них двумя очень опасно.
Одна пуля раздробила Владимиру Ильичу плечевую кость, произведя перелом кости. Другая пуля вошла сзади со стороны лопатки, пробила легкое, вызвав сильное кровотечение в плевру, и засела спереди шеи под кожей.
Особенно опасно было второе ранение. Пуля прошла мимо самых жизненных центров: шейной артерии, шейной вены, нервов, поддерживающих деятельность сердца. Ранение одного из этих органов грозило неминуемой смертью, и каким-то чудом-случаем пуля не задела их. Здесь же проходит пищевод, и было опасение, не ранен ли он, что также грозило большой опасностью для жизни нашего вождя...
Несколько дней Владимир Ильич был между жизнью и смертью. Но вскоре он стал быстро поправляться и уже через несколько недель опять приступил к своим делам, несмотря на все протесты друзей, товарищей и врачей.
В.И.Ленин в Кремле после выздоровления, 1918.
В течение этих нескольких недель я мог наблюдать, какой силой воли, какой выдержкой, каким самообладанием и скромностью обладал Владимир Ильич. За все время он не издал ни стона, ни жалобы.
…После этого я и Владимир Ильич увидались 21 апреля 1922 года. Накануне вечером мне позвонил Н. А. Семашко и сказал, что он просит меня завтра поехать к Владимиру Ильичу: приезжает профессор Борхардт из Берлина для консультации, так как нужно удалить пули у Владимира Ильича.
Ленин за работой, Горки, 1922
Я ужасно удивился этому и спросил: «Почему?» Николай Александрович рассказал мне, что Владимир Ильич в последнее время стал страдать головными болями, была консультация с профессором Клемперером (крупный германский профессор, терапевт). Клемперер высказал предположение, и, очевидно, довольно определенно, что эти боли зависят от оставшихся в организме Владимира Ильича пуль, якобы вызывающих своим свинцом отравление. Мысль эта мне, как хирургу, перевидавшему тысячи раненых, показалась прямо странной, что я и сказал Николаю Александровичу. Николай Александрович со мной согласился, но все-таки на консультацию нужно было ехать.
Я определенно сказал, что эти пули абсолютно не повинны в головных болях, что это невозможно, так как пули обросли плотной соединительной тканью, через которую в организм ничего не проникает. Пуля, лежавшая на шее, над правым грудино-ключичным сочленением, прощупывалась легко, удаление ее представлялось делом не трудным, и против удаления ее я не возражал, но категорически восстал против удаления пули из области левого плеча: пуля эта лежала глубоко, поиски ее были бы затруднительны; она, так же как и первая, совершенно не беспокоила Владимира Ильича, и эта операция доставила бы совершенно ненужную боль.
Владимир Ильич согласился с этим и сказал: «Ну, одну-то давайте удалим, чтобы ко мне не приставали и чтобы никому не думалось».
…10 марта 1923 года, вечером, ко мне позвонил В. А. Обух и сказал, что меня просят принять участие в постоянных дежурствах у Владимира Ильича, которому плохо; на другой день мне о том же позвонил тов. Сталин и сказал, что он и его товарищи, зная, что Владимир Ильич ко мне относится очень хорошо, просят, чтобы я уделял этому дежурству возможно больше времени.
В.И.Ленин в инвалидной коляске после второго кровоизлияния в мозг. 1923
Я увидел Владимира Ильича 11-го числа и нашел его в очень тяжелом состоянии: высокая температура, полный паралич правых конечностей, афазия. Несмотря на затемненное сознание, Владимир Ильич узнал меня, он не только несколько раз пожал мне руку своей здоровой рукой, но, видно довольный моим приходом, стал гладить мою руку. Начался длительный, трудный уход за тяжелым больным.
М. И. Санаев - ПОСЕЩЕНИЕ В. И. ЛЕНИНА
В 1918 году я работал в Сергачском уезде Нижегородской губернии.
Уезд чисто крестьянский, один из хлебороднейших в Нижегородской губернии. Сильна была власть кулачества, крепкую организацию имела партия с.-р. (эсеров).
…Яков Михайлович позвонил по телефону.
— Владимир Ильич? Приехал товарищ из самой гущи деревенской работы. Рассказывает очень много важного. Можете принять?
Потом мне:
— Пойдемте, зовет.
Мы пошли по внутренним переходам. Яков Михайлович отпирал ключом попадавшиеся двери.
Все это мелькнуло у меня мгновенно. И все-таки я волновался.
Рукопожатие Владимира Ильича — крепкое, спокойное, рука — мягко-упругая, теплая. Левая рука забинтована, согнута в повязке.
Владимир Ильич пригласил нас сесть. Я сел. Яков Михайлович ушел, пригласив меня потом зайти к нему.
Владимир Ильич продолжал ходить по кабинету.
Письменный стол стоял направо от входа. Владимир Ильич, когда занимался за ним, сидел спиной к двери. Стены кабинета были увешаны большими географическими картами. На одном углу (левом) стола стоял телефон, на другом (правом) лежала кипа бумаг.
— Как вы себя чувствуете, Владимир Ильич? — начал я.
— Теперь ничего. Скоро повязку с руки снимут. Только вот пуля внутри сидит, но врачи говорят, что со временем вынут.
Дальше я хотел сказать, какое впечатление на нас произвело покушение на Владимира Ильича, какие чувства мы к нему испытываем, но он осторожно отвел меня от этой темы, начав прямо расспрашивать, что делается в деревне.
Я понял, что Владимир Ильич не хочет выслушивать излияния чувств к нему. Приступил к деловому докладу. Владимир Ильич, ходя по кабинету, задавал мне вопросы: «Как организуется деревенская беднота? Как борется с кулачеством? Не проникают ли кулаки в комбеды? На основании чего мы устанавливаем разделение крестьян на кулаков, середняков и бедняков?»
Я изложил подробно всю нашу борьбу с кулачеством, привел факты, как задолго еще до издания декрета (11 июня 1918 года) об организации комитетов бедноты стихийно возникали бедняцкие организации и давали себе название «комитеты бедноты», как кулаки убивали участников этих комитетов «всем сходом», «обществом». Привел такой случай: после убийства в селе Большом Андросове «обществом» организатора комитета бедноты тов. Краснова уездная следственная комиссия повела следствие и дело об убийстве тов. Краснова прекратила, организаторов же комитета бедноты постановила привлечь к ответственности за образование «незаконной организации погромного разбойничьего характера». Мы, конечно, разогнали эту следственную комиссию, а все дело передали уездной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией.
Владимиру Ильичу очень понравилось, что комитеты бедноты создавались самими бедняками еще до издания декрета от 11 июня 1918 года.
— Не попадает ли от вас середнякам? — спросил Владимир Ильич.
Я признался, что иногда попадает, когда они замешиваются в восстание. Я начал рассказывать, где и какие были восстания.
Владимир Ильич подошел к карте, висевшей на передней стене, и начал отмечать пункты восстаний, расспрашивая подробно причины каждого восстания и способы его подавления. Выслушав ответы, Владимир Ильич сказал:
— Тяжела борьба с кулаками, а надо довести ее до конца. К весне обязательно закончить. Зимой нас беспокоить особенно не будут, а с весны капиталисты и белогвардейцы двинутся со всех сторон. Они нас в кольцо возьмут, вот так.
И Владимир Ильич на карте начал показывать линии предполагаемого окружения Советской России. И знаменательно, что эти линии почти совпали с теми путями, по которым белогвардейские полчища действительно двинулись весной 1919 года.
— Белое море откроется,— продолжал Владимир Ильич.— Белогвардейцы наплывут. Если кулаков к весне не уничтожим, у нас в тылу они такую бучу поднимут! Кончайте к весне с кулаками.
Г. Е. Зиновьев - ЛЕНИН КАК ЧЕЛОВЕК И ТОВАРИЩ
Он, на плечах у которого была такая великая работа и величайшая ответственность, работал в последние годы так, как будто он родился Председателем Совнаркома, руководителем Коминтерна, как будто он всегда управлял величайшим государством, а не был голодным эмигрантом, живущим на чердаках, тюремным сидельцем и ссыльным. Вся машина управления партией и государством шла в его руках настолько плавно, как будто все это делается мимоходом. И это — в такие годы, как 1918, 1919. И в самые тяжелые минуты, когда Деникин подходил к Орлу, когда у нас в нескольких верстах от Петрограда был враг, когда утром убили Урицкого, а вечером стреляли в него самого, когда косили целые полки на фронтах, когда мы не умели еще обращаться с оружием, когда история громоздила на каждом нашем шагу препятствия,— с каждым таким препятствием он становился еще спокойнее, еще сдержаннее, и еще плавнее шла у него машина. Он сам не спал по ночам, но если вам приходилось проводить ночь в соседней комнате, то на утро Владимир Ильич беспокоился о том, что вы плохо спали, делая вид, будто он сам проспал всю ночь отлично. Так работал и жил этот человек.
…Он все время оставался на посту. Владимир Ильич никуда не выезжал, он все это время стоял на вышке, напрягая последние остатки своих сил и чувствуя, что отвечает за всю политику. Он брал на себя ответственность даже за назначение начальника дивизии, за важные стратегические вопросы в гражданской войне, за все, за все вопросы о назначениях, о всяких конфликтах в той или другой организации, в том или другом наркомате. Он вникал во все.
Его интересовала работа в каком-нибудь волисполкоме или комитете крестьянской бедноты. Он волновался вопросами о народном образовании, даже такие вещи, как кинематографы и учебники,— словом, все, из чего складывается жизнь государства,— все проходило через мозг Владимира Ильича. Он принимал десятки людей в день, он не жил, а горел, и горение было какое-то плавное, постепенное. И никто не сказал бы, что этот человек болен, потому что Ленин умел внутренние стороны своей собственной работы скрывать. Он других заставлял отдыхать, лечиться, говоря: «Ты — частица живого инвентаря нашей партии», а об отдыхе и лечении для себя никогда не думал.
|
| |
| |
| kualspb_2013 | Дата: Вторник, 25.02.2014, 17:02 | Сообщение # 10 |
|
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 2011
Статус: Offline
| Л. А. Фотиева - ПРИЕМЫ И МЕТОДЫ ГОСУДАРСТВЕННОЙ РАБОТЫ В. И. ЛЕНИНА
…Когда Владимир Ильич обнаруживал неисполнение какого-либо постановления или распоряжения Советской власти, он неизменно требовал наказания виновного. При этом он прибавлял, что наказание может быть и не строгим, иногда может быть достаточно и выговора, но необходимо разрушить всеобщее убеждение в ненаказуемости преступления. Виновным Владимир Ильич считал не только того, кто не выполнил дела, непосредственно ему порученного, но и безучастного руководителя того учреждения, работа которого страдала от невыполнения решения правительства. Такому руководителю Ленин ставил в вину то, что он не бил тревоги, не жаловался, не заявлял соответствующим органам.
…Бывали случаи, когда на заседаниях Совнаркома или Совета Труда и Обороны В. И. Ленин, обнаружив невыполнение какого-либо постановления правительства, давал указание арестовать виновного на два или три дня и при этом прибавлял: «Арестовывать по праздникам, а в будни освобождать, чтобы не страдала работа»...
…Владимир Ильич решительно пресекал каждый ставший известным ему случай бюрократизма, волокиты, формального и бездушного отношения к делу. Он требовал большой оперативности в работе, быстрого и точного выполнения распоряжений Советской власти и настойчиво боролся с бюрократами, волокитчиками и нарушителями законов, подменяющими живое дело формально-бюрократической бумажной волокитой. На конкретных фактах, на ошибках и промахах учил Ленин молодых советских работников, как надо работать...
В ряде писем в Наркомюст, Ревтрибунал и т. д. В. И. Ленин требует постановки на суд дел о волоките. В письме Курскому 4 ноября 1921 года Ленин пишет: «...обязательно этой осенью и зимой 1921 —1922 гг. поставить на суд в Москве 4—6 дел о московской волоките, подобрав случаи «поярче» и сделав из каждого суда политическое дело» !.
…Важнейшим требованием Ленина в области улучшения работы государственного аппарата было доведение каждого дела до конца, «до реального результата», и проверка исполнения, «проверка того, что выходит на деле», как говорил он. От ведомств и учреждений, от партийных и советских работников требовал Ленин фактического контроля за исполнением постановлений Советской власти.
…В деятельности на посту руководителя Советского государства Ленин строго проводил принцип коллективности руководства. Несмотря на свой огромный авторитет, Владимир Ильич никогда не решал вопросы, в которых был заинтересован и коллектив, единолично, как Председатель Совнаркома, Он поощрял инициативу каждого работника, не давил своим авторитетом, а убеждал. Лесть, подхалимство, угодничество были немыслимы в окружении Ленина.
На заседаниях Совнаркома или Совета Обороны все выступавшие свободно высказывали свои мнения по обсуждавшимся вопросам. Вопросы решались голосованием. Нередко происходили ожесточенные споры; случалось, что большинством членов СНК принималось решение, с которым Владимир Ильич не был согласен. Он безоговорочно подчинялся большинству. Однако, если вопрос имел принципиальное значение, Ленин, действуя в рамках партийных и советских норм, продолжал отстаивать свое мнение, переносил вопрос в высшую инстанцию, во ВЦИК, в Политбюро, на пленум ЦК и иногда доходил до съезда партии.
…Требуя от всех четкости, организованности и дисциплины в работе, В. И. Ленин сам показывал лучшие образцы высокой культуры труда.
Несмотря на огромный масштаб деятельности и непомерную загрузку всевозможными делами, приемами, разговорами по телефону, Владимир Ильич никогда не бывал нервно раздражителен, тороплив и суетлив. Он работал спокойно и всегда успевал сделать все намеченное. Как никто другой, Ленин знал цену времени и умел беречь его. Ни одна минута не пропадала у него даром. Утром, позавтракав дома, он приходил в свой кабинет всегда в одно и то же время, просматривал множество газет и бумаг, делал распоряжения секретарю, принимал товарищей, председательствовал на заседаниях и всегда ровно в 4 часа уходил домой обедать. Пообедав и отдохнув немного, он возвращался в свой кабинет к 6 часам, всегда полный энергии и работал до глубокой ночи. Но и во время обеденного отдыха творческая мысль Владимира Ильича не переставала работать. Он приносил с собой из дому множество записок на маленьких листках блокнота — поручения секретарю по ряду возникших у него вопросов. Эти поручения надо было немедленно выполнять.
Следует также отметить организованность рабочего места Ленина. Каждая вещь в кабинете Владимира Ильича имела свое постоянное место, ничего не надо было искать, вспоминать, где что лежит, рука автоматически тянулась к привычному месту, чтобы взять нужный предмет — книгу, документ, справочник и все нужное для работы.
Организованность в работе, умение беречь время — важная и характерная черта ленинского стиля работы. Владимир Ильич умел беречь не только свое, но и чужое время. Он никогда и никуда не опаздывал. На заседания Совнаркома и Совета Труда и Обороны он приходил ровно в назначенное время или на несколько минут раньше. Заседания под руководством Ленина начинались точно в назначенный час при любом количестве присутствующих. Фамилии опоздавших членов Совнаркома и СТО по указанию Владимира Ильича записывались в протокол, с отметкой, кто и на сколько минут опоздал. При повторных опозданиях без уважительных причин Владимир Ильич объявлял опоздавшему выговор, предупреждая, что в дальнейшем он получит выговор с опубликованием в печати.
В. И. Ленин мастерски руководил заседаниями. Председательствуя на заседаниях СНК и СТО, он всегда стремился к тому, чтобы прения были короче, чтобы выступавшие говорили по существу, не отклоняясь в сторону. Когда же вопрос был ясен, он требовал, чтобы давались только цифры и практические предложения. Длинные речи на заседаниях считал непроизводительной тратой времени. Быстро разобравшись в обсуждаемом вопросе, Владимир Ильич, слушая прения, одновременно занимался и другими делами.
…Была у Владимира Ильича нерушимая вера в человека. Он умел даже в самом скромном работнике открыть силы и способности, которых тот подчас и сам не подозревал. Владимир Ильич понимал душевное состояние каждого товарища, впервые взявшегося за непривычную для него и незнакомую работу по управлению государством или руководству какой-либо отраслью народного хозяйства.
Случалось, что к нему приходили товарищи, которые теряли веру в себя, в свои силы, пасуя перед непомерной тяжестью работы, раздраженные и усталые, но довольно бывало нескольких слов Владимира Ильича, его внимательного взгляда в глаза, крепкого рукопожатия, чтобы настроение их резко изменилось. При этом Владимир Ильич не делал скидку на трудности, наоборот, он ставил еще более трудные задачи, рисовал широкие перспективы, помогал найти пути для преодоления трудностей. Всей своей беседой он выражал веру в силу и способности данного работника. Невольно каждый думал:
«Вот как Ленин со мной разговаривает, значит, я чего-то стою!» Эта способность Ленина пробуждать у каждого веру в свои силы была поразительной. Мы, работники Владимира Ильича, неоднократно с волнением наблюдали, как приходил к нему товарищ унылый, подавленный, с опущенными глазами, а уходил — точно у него крылья выросли за плечами — сияющий и бодрый...
С. С. Данилов - ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ
Требуя точности от других, т. Ленин сам мог служить примером точности. За 1—2 минуты до 6 ч он выходил из своего рабочего кабинета в небольшую комнату, где заседал Совет Обороны, и ровно в 6 ч открывал заседание. Опаздывать не полагалось — иначе можно было встретить укоризненный взгляд т. Ленина и его грозящий палец. Такая точность в смысле своевременности начала заседания без всяких опаздываний установилась еще в заседаниях Реввоенсовета СССР. А не мешало бы потверже ввести этот порядок в наш и советский и партийный обиход.
Помню один случай, когда даже т. Ленин опоздал. Пробило 6 ч, а его не было, что немало удивило собравшихся на заседание. Появился он только в 7—8 минут седьмого, покрасневший, смутившийся, словно провинившийся школьник. Он попросил товарищей извинить его, так как был задержан на заседании ЦК. В ответ на его извинение раздался взрыв хохота и крики: «не принимаем», «отклонить», «занести в протокол», что еще больше смутило т. Ленина.
Как председатель т. Ленин вел заседания с поразительным искусством, не давая прениям разбиваться на мелочи, умело подводя итог прениям. В Совете Обороны тогда увязывались важнейшие вопросы, связанные с войной и хозяйством. На повестке нередко стояло более 60 вопросов. Неудивительно, что при таких условиях, несмотря на жесткий регламент и умелое руководство заседанием со стороны т. Ленина, заседания затягивались до 2—3 часов ночи. Усталые от дневной работы участники заседания утомлялись еще более, начинали нервничать, что сразу отражалось в прениях. В этих случаях хорошо освежал атмосферу веселый, заразительный смех т. Ленина. Он удивительно любил смеяться и, казалось, боялся пропустить хотя бы маленький повод для смеха, который тотчас заражал остальных и освежал утомленную нервную систему.
И. И. Борисов - ТОВ. ЛЕНИН НА СУББОТНИКЕ
Это было в горячий момент нашей советской жизни. Враги налегли на нас со всех сторон. Многим казалось, что из этого хаоса никогда не выкарабкаешься. Только Коммунистическая партия с ее великим вождем Лениным верила в свое гигантское дело освобождения человечества от ига капитала. Партия бросала отряды коммунистов всюду, где нужна была немедленная помощь.
Изыскивались все новые и новые средства нанести верный удар врагу, Транспорт был, как тяжело больной в постели, в смертной агонии. И только кислородные подушки поддерживали его жизнь.
Рабочие на Курской сказали: «субботник», и по всей нашей социалистической Родине это воплотилось в жизнь. Тов. Ленин назвал это «великим почином». Жизнь стала выправляться.
1 мая 1920 г. Центральный Комитет РКП (б) организовал Всероссийский субботник. Не было уголка, где бы не работали в этот день.
Я с курсантами — это было в Кремле — тоже вышел на кремлевский двор для работы. Одна часть площади Кремля была загромождена всяким мусором и строительным материалом. Это сильно мешало нормальным военным занятиям, и мы должны были эту площадь очистить, Я, как комиссар курсов, находился на правом фланге, В этот момент ко мне подошел комендант Кремля тов. Петерсон со словами:
— Тов. Ленин пришел принять участие в субботнике.
Я увидел Ильича. Он стоял, ожидая распоряжения, в нескольких шагах от нас, в потрепанном костюме и штиблетах. Я предложил ему встать, как старшему среди нас, правей меня, что он с поспешностью и сделал, быстро сказав:
— Вы мне указывайте, что нужно делать.
Раздалась команда распорядителя субботника: — Ряды, стройся, направо!
Мы двинулись к намеченной работе. Работу нужно было выполнять попарно, и я в паре с Владимиром Ильичем стал носить длинные слеги. Он все старался брать слегу не за тонкую ее часть, а за толстую, я же хотел дать ему конец полегче, и между нами завязывался спор.
— Вам,— говорил он,— приходится больше переносить тяжести, чем мне.
А я ему указывал, что поступаю правильно именно я, потому что вам пятьдесят, говорил я, а мне — двадцать восемь.
Работал он замечательно. Он не ходил, а бегал, перегонял других, торопился, как бы указывая, какая нужна торопливость в работе. Я устал, да и все работающие присели передохнуть.
Тов. Ленин подсел к компании курсантов. Пар завивался над группами, как бы дымились костры. Солнышко ярко светило, музыка воодушевляла работающих. И в эту минуту всем казалось, что нет большей радости, как трудиться физически. Кто-то из группы предложил тов. Ленину закурить.
— Нет, я не курю,— ответил он.— Помню, когда был гимназистом,— сказал он,— один раз вместе с другими так накурился, что стало дурно, и с того времени не курю.
После отдыха нам пришлось переносить очень тяжелые дубовые кряжи. Пришлось носить их вшестером на палках. И пока до места доносили, раза два отдыхали. А больше шестерых носить их было неудобно, они были короткие.
Я предложил было тов. Ленину сняться за работой, но он сердито заявил:
— Что за комедия? Я пришел работать, а не сниматься.
Но я решил его обмануть и снять. Фотограф поставил незаметно для него аппарат, и в условленном месте мы затормозили движение, как бы с целью передохнуть. К большому несчастью, фотография вышла недостаточно яркая, но и имевшиеся у меня две карточки пошли делегатам II конгресса Коминтерна. Одна из них поехала в Австрию.
Дерево было все перетаскано, приступили к уборке куч щебня. Здесь пришлось работать киркой. У тов. Ленина кирка не работала послушно, и он попросил дать ему работу, вроде таскания бревен, но такой работы не было. Тогда он попросил научить его, как лучше разбивать груды щебня киркой. Эта работа была менее продуктивна, и он стал волноваться, говоря мне:
— Вы, тов. Борисов, меня подводите с этой работой, мне не хочется мало делать.
Время работы подходило к концу, и я не стал искать новой работы, а предложил продолжать работу с киркой. С него пот, как и с других, лил градом. Он мне передал, что в три часа ему нужно выступить, просил разрешения освободиться на несколько минут раньше.
Его просьба была удовлетворена.
Эти три часа, которые я провел вместе с тов. Лениным на тяжелом физическом труде, останутся у меня в памяти на всю жизнь. И у всех участников первомайского субботника этот день запечатлеется как яркая страница нашей борьбы с экономической разрухой.
А. К. Воронений - РОССИЯ, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, ЧЕЛОВЕК И ЛЕНИН
Быть одержимым одной великой идеей, однако, совсем не значит видеть только большое, огромное и не замечать деталей. Лучшее опровержение тому Ленин.
М. Горький писал однажды про него: «мне кажется, что ему почти неинтересно индивидуально человеческое, он думает только о партиях, массах, государствах»; но ниже Горький вынужден прибавить: «иногда в этом резком политике сверкает огонек почти женской нежности к человеку».
Последнее — сущая правда. Если собрать миниатюрные записочки Ленина, которые он рассылал направо и налево из Кремля, чего-чего в них не найдешь: о том, как нужно
вести себя с Англией, и что посоветовать немецким рабочим,— и тут же рядом просьба разрешить такой-то крестьянке провезти четыре пуда ржи от станции Эн до станции такой-то, ибо у нее на руках трое детей; и еще просьба — предоставить комнату в таком-то доме Советов заслуженному подпольщику. А через несколько минут он спешит на заседание или на съезд делать доклад о внешнем и внутреннем положении Республики, и по дороге ловит товарища, и шепчет, и качает головой, и выспрашивает, и, проходя мимо, вы слышите: «А вы пишите, пишите мне, такие, знаете, коротенькие доклады,— а то возишься тут в Совнаркоме с большими делами и не замечаешь, что под носом; непременно пишите». И тут же энергичное и быстрое движение рукой, поясняющее: пишите, пишите.
А. Д. МЕТЕЛЕВ - ТОВ. ЛЕНИН В КРЕМЛЕ
Перейду теперь ко второй личной черте Владимира Ильича. Близкие его друзья знают, как он был участлив ко всем нуждам товарищей и особенно к нуждам детей. Он готов был всегда пойти на самые большие личные жертвы, только бы помочь нуждающемуся товарищу. Владимир Ильич находил время не только править Советским государством, не только руководить рабочим движением всего мира и быть вождем Коммунистической партии России,— он находил время следить и за тем, в каком положении находится тот или другой товарищ, как он живет, как его здоровье и т. д. Не говоря уже о тех, которые лично обращались к Вл. Ильичу за содействием в получении жилищ, обстановки, продовольственных карточек и прочее и которым он никогда не отказывал в своем содействии, писал записки, звонил по телефону или поручал особо кому-либо из служащих следить за исполнением его просьб,— Владимир Ильич заботился и о тех, которые никогда и ни к кому не обращались с просьбами, находясь в то же время в тяжелом материальном положении, и о чем он узнавал иногда совершенно случайно. В конце 1921 года о товарище Ц. С. Б. Владимир Ильич, излагая подробно мотивы своей просьбы, в конце своего отношения писал мне: «Я знаю Бобровскую с эпохи до 1905 года и знаю, что она способна бедствовать и молчать чрезмерно. Поэтому ей надо помочь быстро». Послав это письмо, он не переставал следить за исполнением его просьбы до тех пор, пока она не была исполнена.
… Он был во всем скромен,— его личные потребности были необыкновенно малы. Он не любил, чтобы о нем беспокоились, но зато сам думал о нуждах других, и все, что ему часто привозили товарищи из губерний, он раздавал другим, которые, по его мнению, более нуждались, чем он.
Владимир Ильич жил заветной мечтой: освободить рабочий класс всего мира из-под гнета буржуазии, он горел пламенным желанием построить коммунизм на развалинах капитала,— остальное для него было второстепенно и не нужно.
Как был прост Владимир Ильич и как он не любил хоть сколько-нибудь выделять себя из общих житейских рядов, могут служить доказательством его расписки, сделанные им в свое время в талонных книжках нашей кремлевской парикмахерской, где он записывался, как и все, и ждал своей очереди. Напрасно ему предлагали место вне очереди, говоря, что он более всех занят, что ему надо спешить и т. п. «Все одинаково заняты»,— отвечал он и, дождавшись своей очереди, пользовался, платил деньги, потом снова расписывался (порядок был такой) и уходил работать.
Часто его можно было видеть гуляющим по Кремлю или разговаривающим с курсантами и рабочими. Из разговоров с ними он узнавал, как они живут, в чем нуждаются, каково их настроение и т. п., и, если были какие-либо недочеты или нужды у курсантов или рабочих, он вызывал кого следует и предлагал немедленно же принять соответствующие меры к их устранению. Так была построена его личная жизнь — полная глубокой простоты, исключительной скромности и необъятной заботливости и любви к людям, к товарищам...
|
| |
| |
